The Decameron [dɪˈkæmərən] is a collection of short stories by a XIV century author Giovanni Boccaccio (1313–1375).
The book tells us about a group of young men and women who take refuge in a secluded villa outside Florence to escape the Plague.
The Plague, or the Black Death, was ravaging Italy at the time.
According to some accounts, the plague pandemic took up to 200 million people worldwide. This was arguably the worst pandemic in the history of humankind.
The early Renaissance masterpiece by Boccaccio turns out to be of great current value today on account of the COVID-19 pandemic.
See for yourselves!
«I say, then, that the sum of thirteen hundred and forty-eight years had elapsed (passed) since the fruitful Incarnation of the Son of God, when the noble city of Florence, which for its great beauty excels all others in Italy, was visited by the deadly pestilence (virus, epidemic). Some say that it descended upon the human race through the influence of the heavenly bodies, others that it was a punishment signifying God’s righteous anger at our iniquitous (sinful) way of life. But whatever its cause, it had originated some years earlier in the East, where it had claimed countless lives before it unhappily spread westward, growing in strength as it swept relentlessly on from one place to the next.
In the face of its onrush, all the wisdom and ingenuity (cleverness) of man were unavailing (ineffective). Large quantities of refuse were cleared out of the city by officials specially appointed for the purpose, all sick persons were forbidden entry, and numerous instructions were issued for safeguarding the people’s health, but all to no avail. Nor were the countless petitions humbly directed to God by the pious (spiritual), whether by means of formal processions or in all other ways, any less ineffectual. For in the early spring of the year we have mentioned, the plague began, in a terrifying and extraordinary manner, to make its disastrous effects apparent. It did not take the form it had assumed in the East, where if anyone bled from the nose it was an obvious portent (sign) of certain death. On the contrary, its earliest symptom, in men and women alike, was the appearance of certain swellings in the groin or the armpit, some of which were egg-shaped whilst others were roughly the size of the common apple. Sometimes the swellings were large, sometimes not so large, and they were referred to by the populace as gavòccioli. From the two areas already mentioned, this deadly gavòcciolo would begin to spread, and within a short time it would appear at random all over the body. Later on, the symptoms of the disease changed, and many people began to find dark blotches (spots) and bruises on their arms, thighs, and other parts of the body, sometimes large and few in number, at other times tiny and closely spaced. «These, to anyone unfortunate enough to contract them, were just as infallible (sure) a sign that he would die as the gavòcciolo had been earlier, and as indeed it still was.
Against these maladies, it seemed that all the advice of physicians and all the power of medicine were profitless and unavailing (ineffective). Perhaps the nature of the illness was such that it allowed no remedy: or perhaps those people who were treating the illness (whose numbers had increased enormously because the ranks of the qualified were invaded by people, both men and women, who had never received any training in medicine), being ignorant of its causes, were not prescribing the appropriate (right) cure. At all events, few of those who caught it ever recovered, and in most cases death occurred (took place) within three days from the appearance of the symptoms we have described, some people dying more rapidly than others, the majority without any fever or other complications. «But what made this pestilence even more severe was that whenever those suffering from it mixed with people who were still unaffected, it would rush upon these with the speed of a fire racing through dry or oily substances that happened to come within its reach. Nor was this the full extent of its evil, for not only did it infect healthy persons who conversed (spoke to) or had any dealings with the sick, making them ill or visiting an equally horrible death upon them, but it also seemed to transfer the sickness to anyone touching the clothes or other objects which had been handled or used by its victims.
It is a remarkable story that I have to relate (report). And were it not for the fact that I am one of many people who saw it with their own eyes, I would scarcely dare to believe it, let alone commit it to paper, even though I had heard it from a person whose word I could trust. The plague I have been describing was of so contagious a nature that very often it visibly did more than simply pass from one person to another. In other words, whenever an animal other than a human being touched anything belonging to a person who had been stricken or exterminated by the disease, it not only caught the sickness, but died from it almost at once. To all of this, as I have just said, my own eyes bore witness on more than one occasion. One day, for instance, the rags of a pauper (poor person) who had died from the disease were thrown into the street, where they attracted the attention of two pigs. In their wonted (usual)fashion, the pigs first of all gave the rags a thorough mauling (attacking) with their snouts, after which they took them between their teeth and shook them against their cheeks. And within a short time they began to writhe (twist) as though they had been poisoned, then they both dropped dead to the ground, spread-eagled upon the rags that had brought about their undoing.»
Giovanni Boccaccio. «The Decameron».
«Декамерон» читали, конечно, все. Но во время распространения нового коронавируса, который повлиял на жизнь разве что не во всех странах мира, интересно перечитать эту замечательную книгу XV столетия, написанную в связи с эпидемией чумы. Что изменилось с тех пор? Распространение страшного заболевания происходило намного медленнее. Найдёте ещё и другие отличия? Любопытно, любопытно…
«Итак, скажу, что со времени благотворного вочеловечения Сына Божия минуло 1348 лет, когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом Божиим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья. Не помогали и умиленные моления, не однажды повторявшиеся, устроенные благочестивыми людьми, в процессиях или другим способом.
Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти, – здесь в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или подмышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца, одни более, другие менее; народ называл их gavoccioli (чумными бубонами); в короткое время эта смертельная опухоль распространялась от указанных частей тела безразлично и на другие, а затем признак указанного недуга изменялся в черные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бедрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые. И как опухоль являлась вначале, да и позднее оставалась вернейшим признаком близкой смерти, таковым были пятна, у кого они выступали. Казалось, против этих болезней не помогали и не приносили пользы ни совет врача, ни сила какого бы то ни было лекарства: таково ли было свойство болезни, или невежество врачующих (которых, за вычетом ученых медиков, явилось множество, мужчин и женщин, не имевших никакого понятия о медицине) не открыло ее причин, а потому не находило подобающих средств, – только немногие выздоравливали и почти все умирали на третий день после появления указанных признаков, одни скорее, другие позже, – большинство без лихорадочных или других явлений. Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных, через общение с здоровыми, она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты. И еще большее зло было в том, что не только беседа или общение с больными переносило на здоровых недуг и причину общей смерти, но, казалось, одно прикосновение к одежде или другой вещи, которой касался или пользовался больной, передавало болезнь дотрогивавшемуся. Дивным покажется, что я теперь скажу, и если б того не видели многие и я своими глазами, я не решился бы тому поверить, не то что написать, хотя бы и слышал о том от человека, заслуживающего доверия. Скажу, что таково было свойство этой заразы при передаче ее от одного к другому, что она приставала не только от человека к человеку, но часто видали и нечто большее: что вещь, принадлежавшая больному или умершему от такой болезни, если к ней прикасалось живое существо не человеческой породы, не только заражала его недугом, но и убивала в непродолжительное время. В этом, как сказано выше, я убедился собственными глазами, между прочим, однажды на таком примере: лохмотья бедняка, умершего от такой болезни, были выброшены на улицу; две свиньи, набредя на них, по своему обычаю, долго теребили их рылом, потом зубами, мотая их со стороны в сторону, и по прошествии короткого времени, закружившись немного, точно поев отравы, упали мертвые на злополучные тряпки.
Такие происшествия и многие другие, подобные им и более ужасные, порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной, жестокой цели; избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали сохранить себе здоровье. Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне – о смерти или больных, – они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин. И эти люди, при их скотских стремлениях, всегда, по возможности, избегали больных. При таком удрученном и бедственном состоянии нашего города почтенный авторитет как божеских, так и человеческих законов почти упал и исчез, потому что их служители и исполнители, как и другие, либо умерли, либо хворали, либо у них осталось так мало служилого люда, что они не могли отправлять никакой обязанности; почему всякому позволено было делать все, что заблагорассудится.»
Синонимы в скобках в тексте на английском приведены Фонтайлером.
Оставьте первый комментарий